Святослав Мурунов: Общественные пространства и формирование ценностей через взаимодействие

6 сентября в рамках программы I-forum-2015 прошла онлайн-беседа с руководителем Центра Прикладной Урбанистики (МВШСЭН) Святославом Александровичем Муруновым.

Тема беседы: Социальное проектирование общественных пространств: формирование ценностей через взаимодействие

Ведущая: Светлана Шмелева

Текстовая расшифровка (расшифровка выполнена постоянным участником программ Школы Анной Мартыновой, г. Сочи, Краснодарский край).

Светлана Шмелева: Мы можем начать наш форум онлайн-диалога, на котором мы говорим, как правило, о диалогах между гражданами. Сегодня мы встречаемся с нашим экспертом Святославом Муруновым, руководителем Центра прикладной урбанистики Московской высшей школы социально-экономических наук, которая известна как «Шанинка». Я расскажу, как начиналась эта сессия. Мы попросили Святослава как человека, который умеет менять пространство, творить городскую среду и воспринимать город чувством, рассказать нам о том, как бытие определяет наше сознание. И Свят сформулировал такую тему как «Социальное проектирование общественных пространств: формирование ценностей через взаимодействие». И прямо сейчас мы перейдем к презентации. Затем смогут подключиться к диалогу другие участники нашего форума. Но прежде я бы хотела сказать большое спасибо Святу за то, что он поддерживает Московскую школу гражданского просвещения своей экспертизой.
Святослав Мурунов: Ключевое слово – просвещение.
Светлана Шмелева: Да. Мы надеемся.
Святослав Мурунов: Ну и солидарность. Просвещение и солидарность нам помогут.
Светлана Шмелева: Спасибо.
Святослав Мурунов: Всем привет. Я буду стараться не торопиться, но могу войти в поток и буду быстро говорить. Итак, что такое общественное пространство в городе? В принципе, с точки зрения города общественное пространство и есть город, несмотря на тавтологию. Все, что общего есть в городе, составляет понятие «город как система». Для описания, как города, так и любого общественного пространства, мы в Центре прикладной урбанистики разработали свою методологию несколько лет назад и уже достаточно успешно ее опробовали на многих городских проектах во многих городах. Она есть в открытом доступе на нашей карте городских сообществ. Технология эта называется «Методология анализа и проектирования городских пространств».
Начать, наверное, надо с того, что рассказать об этих трех слоях и показать их важность и примеры этих общественных пространств. Итак, как и в городе, в общественном пространстве есть физическая реализация. В этом плане двор является первой отправной точкой общественного пространства, сквер около двора, возможно, улица с домиками, парк, набережная. Примеры общественных пространств достаточно понятны и известны. Называются они так потому, что в каждое из этих пространств доступ свободен любому человеку города. Горожанин, гость, турист, случайный проезжий может в это место попасть. И именно поэтому эти места называются общественными.
Есть другой тип общественных пространств. Мы сегодня не будем рассматривать их более подробно. Это такие условно закрытые общественные пространства, как библиотека, дом культуры, холл торгового центра, где есть ограничения по доступу по времени или по определенным условиям.
Есть общественные пространства, встроенные в более сложные системы. Например, общий двор завода для его сотрудников будет общественным пространством, а для города будет закрытой территорией. Поэтому, как только у какого-нибудь городского пространства появляется это вот понятие общего и понятие доступа, так или иначе оно связывается с этой классификацией.
Кроме того, что эти общественные пространства в городе есть, они находятся в определенных местах и между собой как-то связаны или не связаны. Проблема городов в последнее время – это разорванность общественных пространств. Например, парк может быть огорожен дорогами, заборами, спальными микрорайонами; улица лишена пешеходного перехода (там подземный переход); деревья с бульвара убраны, сокращена пешеходная часть и расширено дорожное движение; двор огорожен забором и поставлен шлагбаум; сквер огорожен какими-то гаражами или магазинчиками. В этом плане город как каркас этих общественных пространств, конечно, деградировал, и причины этому банальны. В девяностые годы, когда началась рыночная экономика и бизнес начал активно осваивать городские активы, землю и так далее, город начал эти активы защищать, ограничивая их разными физическими средствами. Поэтому сейчас наши города – это города заборов и шлагбаумов. Любой европейский город – это город, в котором даже если есть границы между общественными пространствами, они выражены не железобетонным забором, а зелеными кустиками или какой-то ландшафтной историей.
О то, как город между собой связан (могу ли я со двора пройти в парк, например). Если я живу в Мытищах, могу ли я дойти до парка Горького, например. Наверное, могу, но мне нужна палатка, аптечка и куча нервов. В этом плане Москва совсем не лучший пример. Но в стране есть города, в которых сохранилась эта вот связанность. Калининград – один из таких городов. Если вы приедете в Калининград, понятно, что там немецкий Генплан, и в советское время он не сильно пострадал. Не так сильно. Поэтому Калининград в этом плане очень связанный город. Или город Суздаль, где мы недавно проводили рейд Центра прикладной урбанистики, тоже очень связанный город. Из любой точки города пешочком можно пройтись до другой части города.
Общественные пространства. В советское время всеми этими общественными пространствами управляла администрация. Частью общественных пространств управляли крупные предприятия. Если это физическая среда, то есть еще социальная среда и отношения. Понятно, что есть администрация, крупные предприятия. В советское время крупные предприятия чаще всего отвечали за общественные пространства. Даже были парки, скверы, которые полностью обустраивали, создавали и обслуживали заводоуправления. Сейчас за общественные пространства в большей степени, особенно городского масштаба, как парки и скверы, конечно же, отвечает только администрация. Отвечает разными департаментами: горзеленхоз – зеленые насаждения, горэлектросеть – столбы освещения, какие-то МУПы на территории парка, если там есть какие-то функции типа аттракционов, какие-то службы ЖКХ. И получается, что у семи нянек дитя без глазу.
Последние 25 лет наши общественные пространства, особенно городского масштаба, деградировали. Зарастали, исчезали функции, которые в них появлялись. И только в самых проходимых местах, таких как центральные парки, сохранились шашлыки, пиво, какие-то аттракционы, прокаты и возникли кафе с музыкой.
Так как общественное пространство является общим местом города, за общественное пространство должна отвечать не только администрация, но и другие субъекты. Какие же это субъекты? В этом плане, конечно же, есть смысл говорить про бизнес, причем разный – ритейл, девелопмент, производство, услуги, малый бизнес, который в основном занимается услугами и мелким производством, креативный бизнес – различные виды, связанные со знанием, коммуникациями и так далее. Неформальные городские сообщества – все те, кто самоорганизовался и проявляет себя через какие-то городские события, через какую-то деятельность и осуществляет это в свободное от других видов деятельности время. Общественные организации и НКО. Ну и, конечно же, жители.
У каждого общественного пространства рассматривать нужно непосредственно то, где оно находится. У каждого общественного пространства будет свой набор субъектов, которые за него отвечают, которые в нем заинтересованы. Например, понятно, что двор – это общественное пространство, которое больше всего интересно местным жителям, потому что они здесь живут. В какой-то степени интересно малому бизнесу, потому что малый бизнес любит располагаться там, в непосредственных местах небольшого такого городского трафика, оказывать услуги прямого действия – парикмахерские, небольшие магазинчики, салоны красоты, какие-то ремонтные истории. Следовательно, интересы малого бизнеса, интересы жителей. Есть у них сейчас возможность этот двор спроектировать? Наверное, нет, потому что если это новостройка, то пространство двора проектирует девелопмент. Девелопер в момент закладки жилого комплекса проектирует все дворовые пространства, причем чаще всего он минимизирует любые общественные функции, потому что его задача – как можно больше заработать денег, и кто там будет жить, он даже не знает. Не зная будущих жителей, он фактически проектирует то, как ему нравится. Он может построить детскую площадку, навяжет какое-то благоустройство, деревья, которые ему нравятся. И фактически это дворовое пространство, общественное пространство первого уровня, сформировано одним субъектом, а жители являются таким непосредственным потребителем. Малый бизнес, не понимая того, кто там будет жить, начинает двоиться, и вы встречаем примеры, когда три-четыре парикмахерских на несколько дворов, два-три магазинчика. То есть мы наблюдаем, кто из них выживет, кто кого перебьет. То же самое со скверами. Сквер – это небольшой парк, небольшая территория, к которой прилегает несколько дворов, несколько небольших райончиков. Кому это прежде всего интересно? Конечно, было бы интересно жителям соседних дворов; малому бизнесу, потому что они рядом расположены. Возможно, это было бы интересно среднему бизнесу. Почему?
Любое зеленое пространство повышает ценность этого места для людей. Мы с вами, к счастью, являемся человеками, а человек – животное социальное, он не может без других людей. Он в любом случае хочет на них посмотреть, хочет сравнить, как они выглядят, что они делают, насколько они соответствуют, насколько я релевантен этим людям. Он хочет себя показать, хочет получить какое-то общение, какую-то коммуникацию, и так далее. Поэтому любое общественное пространство повышает стоимость и качество прилегающей территории. Поэтому, например, сквер уже интересен девелоперу.
Есть сейчас возможность у девелоперов повлиять на этот сквер, если им принадлежат несколько разных кусков? Конечно, нет. Им придется как-то договариваться. Им придется как-то втроем (а если они еще конкуренты?) сесть и сказать: «Слушайте, у нас тут сквер образовывается между нашими районами. Давайте его спроектируем, давайте с ним что-то сделаем». И чаще всего эти пространства также остаются полузаброшенными, никому не нужными. Если администрация, муниципалитет никаким образом не вмешивается в эту ситуацию, то эта территория может быть даже разорвана разными девелоперами под разными предлогами.
Парк. Ну, в больших городах парки есть районного значения и городского значения – центральный парк культуры и отдыха, например. Понятно, что в проектировании городских общественных пространств заинтересованы все городские субъекты. Жители не только прилегающих территорий, но и соседних районов. Не только бизнес, который непосредственно находится, но и, наверное, весь бизнес, который в городе. Почему? Потому что этот парк фактически является визитной карточкой города. Я как турист, я как инвестор, я как новый горожанин, я как ребенок, который в этом городе родился, через парк фактически этот город считываю, начинаю его принимать, смотреть, что такое. Есть ли у всех этих субъектов сейчас возможность поучаствовать в проектировании этого парка? Наша практика показывает, что в определенных случаях такие ситуации бывают. Но чаще всего, этот парк одним субъектом (администрацией) меняется в угоду каким-либо практическим интересам. Пример из Томска. Там городская набережная, по заказу администрации компанией на деньги Газпрома разработана концепция какой-то одной мастерской. При этом мастерская называется там типа «Супергранит». И понятно, что концепция этой набережной вся укатанная в граните. Томск – город достаточно деревянный. Особенно в центре там много всяких интересных деревянных памятников. Ну и набережная вся в граните вызывает, конечно, конфликт.
Третий слой, для того чтобы мы закончили эту небольшую вводную часть, это пространство культурных кодов. Культурный код – все нематериальное пространство города, любые предметы творчества, объекты творчества, любые события, городские топонимы, легенды, яркие личности, исторические факты, изобретения, слухи. Все, что в этом нематериальном пространстве города находится, мы называем культурными кодами. Потому что каждый из этих культурных кодов является результатом творчества или автора, или коллектива авторов. А во-вторых, все эти культурные коды между собой тесно связаны. Всегда, при желании, можно проследить, какой культурный код откуда взялся, кто кого вдохновил, почему что-то произошло, что является следствием, причиной и так далее. Культурные коды не существуют сами по себе, они являются частью большой цепочки. И эти цепочки, конечно же, будут в каждом городе уникальны. Начиная от истории возникновения этого города (князь такой-то организовал такой-то город). Будет несколько известных фамилий, какие-то исторические события, и все это будет культурными цепочками. Понятно, что культурные цепочки тесно связаны с физическим пространством через людей, которые на этих пространствах жили. Так вот, у каждого общественного пространства в городе есть еще и свои культурные коды, которые с этим местом непосредственно связаны. Причем эта связь бывает прямой, когда, например, мы в парке видим какой-то памятник. Что такое памятник? Это физическая реализация определенного культурного кода. Вот, например, Ленина, когда в 1917 году этот культурный код каким-то образом возник. Или год установки этого памятника. Есть культурный код, есть его память.
Чаще всего культурные коды скрыты. Например, из наших исследований в Казани, один из парков содержал историю о том, что в этом парке в девяностые годы где-то вот здесь собирались фарцовщики. У них была свое такое тайное место. То есть была там какая-то ярмарка фарцовщиков и их встречи. Часть людей, ныне живущих, это помнят. Поэтому есть культурный код, но он не проявлен. То есть, здесь он в физическом пространстве, а здесь он не проявлен.
Если мы обратимся к экспертам, историкам, краеведам, они еще много чего про этот парк расскажут. Но в физическом пространстве парка эти культурные коды никак не проявлены. И если прийти туда, абсолютно не подготовившись, не прочитав википедию, не посмотрев архивы, не пообщавшись с людьми, то вы увидите только один памятник. И это вас эмоционально никак не взбодрит. Почему? Потому что культурные коды – это про эмоции. Каждый культурный код вызывает эмоцию, причем, чем длиннее цепочка этих культурных кодов, тем сильнее эмоцию они вызывают.
В нашей стране было два периода, когда эти культурные цепочки сильно рвались. Это 1917 год и 1992-й. Вот эти культурные цепочки сильно рвались, поэтому советское наследие, проявленное в парках, никого не возбуждает, потому что в 1992 году возникли другие ценности и другие цепочки, связанные совсем с другими смыслами. И, как правило, они в парках не проявлены. Это к тому, что молодежь вообще очень долгое время не воспринимала парк как какое-то интересное место.
Процесс анализа, который мы используем при проектировании общественных пространств, затрагивает все эти три слоя. Прежде всего, чтобы разработать концепцию любого общественного пространства, нужно сделать анализ физической среды: а из чего это общественное пространство сейчас состоит, в каком оно сейчас состоянии, что оно из себя представляет? Есть ли там мусор? Есть ли там следы какой-то деятельности? Если есть, мы можем предположить, что какой-то субъект стоит за этим. Если есть мусор, понятно, что местные жители не считают этот парк своим.
Мы анализируем, как общественная среда выглядит сейчас. Какие в ней есть проблемы, какие остались артефакты, как это общественное пространство встроено в контекст города, что находится рядом с этим общественным пространством – какие там, соответственно, районы, дома, скверы. Вся физическая среда фактически сканируется. Причем важно понимать, что если мы рассматриваем двор как некую локацию, то мы сканируем не только сам двор. Мы сканируем еще прилегающую территорию, как правило, в масштабе нескольких дворов в окружении. Если сквер, то соответственно несколько дворов, прилегающих к этому скверу. Если улицу, то выходящие на нее улицы, переулочки, внутренние дворы. Если парк городской, приходится сканировать фактически все пространство города.
Физический анализ среды. Как это происходит? Во-первых, это происходит методом рамок. Такой наш метод – метод рамок, который позволяет смотреть на город не только как на нечто целое, но разбивает на некие определенные его слои. Ну, например, хороший слой – городская мебель. Как выглядит городская мебель, где она стоит, в каком она состоянии? Еще хороший слой – визуальная культура. Все надписи и тексты, которые встречаются в городской среде: вывески, надписи, граффити, какие-то объявления – все является визуальной культурой, поэтому визуальные коды мы тоже анализируем отдельно. Потом, конечно же, нас интересуют аномалии. Аномалия – это все, что выбивается из контекста. Ну, например, мусор в парке будет аномалией, потому что парк – это природная городская среда, которая по умолчанию должна быть чистой, иначе она будет деградировать и разрушаться. Поэтому мусор в парке – это аномалия. Плюс, например, если вы идете по парку и видите что-то интересное, например, какую-то скульптуру или просто арт-объект. И в контексте этого парка, где установлены в основном бетонные или гипсовые скульптуры советских времен, то новый арт-объект тоже будет являться аномалией. Все, что выпадает из контекста, нас интересует как аномалия, потому что за каждой аномалией стоит какой-то городской субъект или явление. Это очень интересно. Кроме того, для анализа городских пространств мы сканируем функции: а какие функции здесь представлены? Что здесь можно сделать? Попить, купить, туалет, можно здесь покататься, где-то как-то с чем-то позваимодействовать – разнообразные функции. Часто сканируем даже звуковой ландшафт. Какой звук есть в общественном пространстве – шумно, природные звуки, какая-то человеческая деятельность? Запахи – тоже отличный индикатор состояния общественных пространств. Биоразнообразие. То есть разные рамки для того, чтобы всячески это пространство просканировать и откартировать все то, что попадется в эти рамки. У нас появляется карта с фотографиями всех интересных и выделяющихся элементов по этим рамкам. Для каждого общественного пространства будут свои рамки, и их можно перебирать. После мы должны посмотреть, а кто этот парк использует сейчас. Потому что мы понимаем, что в городе нельзя нажать кнопку «стоп». Город – это живой организм, поэтому даже сейчас этот парк, этот сквер, этот двор, эта улица как-то кем-то используются. Если вы не проанализируете, как она используется сейчас, и сразу начнете изменения: давайте сделаем, например, пешеходную зону, — вы фактически нарушите сложившуюся экосистему. Возможно, в контексте этого района это и будет незаметно, но это повлияет на какие-то другие процессы.
В данном случае очень важен анализ социальных сценариев «как, кем этот парк сейчас используется?» Что это значит? Общественное пространство начинается в разное время суток (утро, день, вечер), в разные дни недели (разбивается недельный график – понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота), желательно, конечно, в разные сезоны (лето-зима, например). Начинает проводиться наблюдение социальных сценариев: кто, как и какие целевые группы в этом парке присутствуют. Мамы с детьми там гуляют с четырех до пяти, играют вот в этой песочнице, стоят здесь разговаривают. Собаководы выходят утром прогуляться с собачкой, вечером подростки катаются на велосипедах после школы. Разные группы в разное время по-разному используют это пространство, и задача – эти все группы просто вычислить.
Кроме того, кроме визуальных наблюдений, мы проводим анализ виртуальной среды. Потому что мы понимаем, что все неформальные городские сообщества как-то эти городские площадки используют для своих событий. Интернет, соответственно, позволяет нам проверить, какие группы и сообщества в последний год использовали, например, этот парк для своих встреч, мероприятий, событий. То же самое бизнес. А как этот парк использовал бизнес? Для того чтобы выявить всех субъектов, так или иначе связанных с этим пространством. Кто-то, может, использует его транзитом. Кто-то как-то взаимодействует. Тем самым мы составляем определенный список, набор городских субъектов, которые сейчас это пространство используют.
Третий анализ – это анализ культурных кодов. История возникновения парка. Те визуальные коды и аномалии, которые мы просканировали, позволяют нам тоже как-то достроить эту карту культурных кодов. Какие-то интересные события здесь происходили, какие-то интересные люди здесь сейчас что-то делают, какие-то, соответственно, истории.
Эти три слоя дают нам полное понимание того, чем сейчас является это общественное пространство, какой у него культурный потенциал, культурный багаж. Какие здесь есть минусы-плюсы, какие здесь есть соответствующие сценарии, как это общественное пространство влияет на прилегающие территории, существующих людей. В том году мы делали исследование более пятнадцати парков в России — это и Новосибирск, и Екатеринбург, и Пермь, и другие города. Исследование показало, что парки еще носят советский налет. Основные сценарии, которые там происходят, — это либо какие-то городские праздники, или примитивные функции – шашлык, некоторые аттракционы, велопрокаты. Плюс само состояние парка, наличие там культурных кодов (современных или актуальных), соответствующих городу, не было замечено. Плюс состояние многих периферий этих парков тоже оставляет желать лучшего. Все заросло, много зон, которые деградировали, большое количество заборов и так далее. В принципе, парки в стране пока находятся в состоянии брошенности или невостребованности.
Ключевой вопрос возникает: а кто сейчас в городе должен эти парки перезагрузить и зачем? Если мы понимаем, что наши города сейчас живут в пространстве отсутствия диалога. Ни городские сообщества, ни бизнес, ни креативный бизнес, ни малый бизнес, ни чиновники, ни общественные организации, ни жители, в принципе, культурой диалога не владеют. Это не передается ни через образование, ни через культуру, ни, тем более, через общественные пространства. Приходя в парк, люди не знают, что с кем-то можно поздороваться или познакомиться. Для них это некий выход из зоны комфорта. Для них это непривычно. Городские сообщества говорят часто, что не могут добиться официальных разрешений, чтобы провести что-то в парке, потому что у них нет юридического статуса, и соответственно, для парка они своего рода захватчики: приходим, что-то делаем, никому ничего не говорим. Или тратим большое время, чтобы какой-то департамент убедить.
Бизнес понимает, что у него нет инструментов повлиять на парк, потому что нужно идти в администрацию и что-то ей предлагать. У администрации очень ограниченные ресурсы. Строить, конечно же, ничего нельзя. А какие-то более гибкие инструменты для администрации уже непонятны. То есть в администрации несколько департаментов, отвечающих за парк, фактически нет единства управления этим общественным пространством. Точно так же с созданием диалога в городе. Конечно же, большую роль выполняет общественное пространство. И неважно в конечном ключе, кто выступает первым инициатором изменения этого парка, изменения концепции этого общественного пространства. Парка, сквера, улицы – неважно. Самое главное, чтобы эта самая инициатива нашла, собрала всех остальных субъектов. Например, администрация, или бизнес, или жители, или городские сообщества – я выделю четыре группы – то есть неважно, у кого возникает инициатива. В логике социального проектирования эта инициатива не сразу должна превращаться в техническое задание. То есть если администрация хочет менять парк, то она сразу формирует техническое задание: ребята, а давайте здесь что-то замостим, снесем фонтан, забетонируем деревья и поставим детскую площадку. То есть она оформляет техническое задание, отдает, соответственно, своим проектировщикам и архитекторам и как бы своей компанией, которая побеждает на тендере, на конкурсе (строительные там какие-то компании) и сразу же начинает превращение, сразу же начинает что-то менять. В логике социального проектирования очень важный момент — перехватывать эту инициативу. Как только возникает желание что-либо сделать с общественным пространством, эта инициатива должна собрать всех остальных. Про методику я уже сказал раньше: комплексный анализ территории, комплексный анализ всех субъектов, которым бы эта территория была бы интересна, культурные коды, которые связаны с этой территорией.
В логике социального проектирования сбор всех участников вместе – представителей администрации, жителей, городских сообществ и бизнеса – и формирование комплексного технического задания является гарантом того, что это общественное пространство действительно будет отражать задачи и цели всех этих субъектов. Какие цели есть у администрации и почему любой администрации интересен парк? Потому что администрация так или иначе отвечает за социальные слои. Ей важно, чтобы разные группы (мамаши с детьми, пенсионеры, инвалиды, люди с ограниченными возможностями) в это общественное пространство были включены. То есть она защищает интересы социально незащищенных слоев. Администрации, например, важно, чтобы в этом парке была проявлена какая-то идентичность города, и культурные коды были проявлены, потому что культурную политику в наших городах определяет администрация.
Бизнесу, очевидно, нужно заработать. Бизнес говорит: «Хорошо, друзья, я готов участвовать в парке, в любом общественном пространстве, покажите, как я могу заработать». Но если малый бизнес может заполнить сервисами общественное пространство: прокаты, кафе, мастерские; то крупному бизнесу интересна капитализации территории, потому что любое общественное пространство сразу же повышает стоимость недвижимости, земли в радиусе влияния этого общественного пространства. Поэтому у бизнеса тоже есть мотивация, она четкая и понятная. Не нужно ждать от него благотворительности. Поэтому, если вы призовете крупный бизнес, чтобы они дали денег на парк, и мотивируете его исключительно совестью, то он говорит: «Друзья, я — бизнес, мне интересны деньги». И задача социального проектирования – показать, где же лежат деньги в данном создании общественного пространства.
Жителям интересно прежде всего сохранение каких-то существующих сценариев, как правило, связанных с детьми, отдыхом, культурным или спортивным времяпрепровождением. То есть такие их повседневные будничные сценарии.
Городским сообществам интересна площадка, так называемая сцена для самопрезентации. То есть у велосипедистов появляется возможность иногда проводить свои какие-то соревнования, у театрального сообщества – сцена для того, чтобы делать свой спектакль, у hand-мейдеров – возможность делать ярмарки. Городские сообщества довольны, потому что они и так свои события делают нерегулярно. То есть это такие разовые события раз в месяц, раз в квартал. Им нужна сцена, им нужна площадка.
Так вот при социальном проектировании мы, как правило, добавляем еще одного субъекта, казалось бы, неочевидного, но это позволяет сохранить первичную функцию любого общественного пространства в городе с учетом этой постсоветской реальности. В каждом конкретном проекте этот пятый субъект называется по-своему, но это — природа. Почему? Потому что все-таки первичная функция общественных пространств – это все-таки сохранение экологии, этого зеленого каркаса. Неочеловеченная культура: деревья, вода, ландшафт, камни – то есть, в любом, случае какая-то природная составляющая. Если вы природную составляющую забываете добавить, то интересы этих субъектов в зависимости от их ценностей могут разорваться. То есть если городское сообщество экологов в процессе проектирования не встроится, то можно сказать, что у парка будут в основном рекреационно-развлекательные функции, а природная составляющая будет по остаточному принципу. Поэтому в последнее время, в последние два года во все проекты развития любых территории мы добавляем природную составляющую. Потому что это влияет на биоразнообразие (растения, флора и фауна, птички, животные, насекомые), на качество среды, потому что природная составляющая является основой, базисом для этих общественных пространств. Все остальные цели и интересы накладываются уже или синхронизируются с этой составляющей.
Каким образом выглядит техническое задание, когда вы всех этих субъектов собрали? Конечно, это техническое задание сильно отличается от того технического задания, которое сформировал бизнес. Потому что здесь понятно: администрация, когда хочет сделать парк, говорит: «Так, ну что там? Фонтанчик, лавочки, фонарики. Ну, дорожки, потому что у нас есть избыток брусчатки». Что хочет бизнес? Бизнес говорит: «Так, ну, давайте что-нибудь по минимуму, чтобы все равно не тратиться на эту территорию. Давайте сделаем какую-то посадочку с какими-то минимальными функциями, чтобы рассматривать не как инвестицию, а как затраты». Поэтому или минимум, или бизнес-техническое задание. Давайте заработаем.
Ну и городские сообщества. Если только отдавать городским активистам проектирование парка, то чаще всего они преследуют свои исключительные интересы. У них мы получаем такой вот хипстерский зоопарк, где постоянно куча всего происходит. Это бургерные, сцены, прокаты, кинопросмотр — все подряд. Я называю это хипстерский зоопарк, потому что если вы только городским сообществам отдали этот проект, то они соответственно проявляют общий интерес.
Если вы отдаете жителям, то жители чаще всего говорят: «Ничего не трогайте». Здесь даже техническое задание как таковое не сформируется. Это будут такие разрозненные примеры. Жители говорят: «Не трогайте ни одно деревце, мы сами все сажали». Мальчишки, играющие в футбол, говорят: «Сделайте нам футбольную площадку, нам негде играть в футбол». Мамашки с детьми говорят: «Сделайте нам лавочки, где бы рядом не курили». Люди маргинального свойства говорили: «Нам нужно больше шашлычных мест, где жарить шашлыки и можно пить пиво, постройте пивнушку». Поэтому по отдельности эти технические задания учитывают только цели и ценности вот этих субъектов, и если вы отдаете приоритет кому-то из них, вы получаете не общественное пространство, а потенциальный конфликт. В этом плане социальное проектирование позволяет вам сформировать техническое задание, содержащее в себе противоречия.
В парке Сокольники, например, типичный пример противоречий. Для парка Сокольники два субъекта: местные жители и городское сообщество – спроектировали два сценария игры: нам нужна зеленая трава всегда, потому что этот парк был всегда природным, нам ничего не нужно и нам хочется кататься. То есть в техническое задание попало два сценария: не трогать зеленую зону парков и сделать дорожки. Архитектор или там креативная команда, которая получает это техническое задание с противоречиями, визжит от восторга, потому что ей дали задачу. Ей не сказали: нарисуй мне тут два фонаря, там две лавочки и тут две велодорожки, — ей дали задачу, чтобы она подумала. В Сокольниках, например, получилась такая история, когда в результате комплексного технического задания, в котором были противоречия, появилась история с подвесными велодорожками, которые были расширены для пешеходных зон: для прогулок, для того чтобы любоваться ландшафтной архитектурой. И в принципе результатом социального проектирования является безусловно сложное техническое задание. Есть список субъектов, которые имеют отношение к этому парку — группы, которые участвуют в социальном проектировании. Это может быть креативный бизнес, может быть девелопер, который говорит: «Слушайте, мне бы хотелось, чтобы жители моего микрорайона рядом пользовались этим парком, поэтому надо связанность обеспечить, понять, кто там будет жить». Жители тоже бы хотели каких-то сценариев – сохранения и добавления каких-то новых, потому что они за этим сценарием куда-то ездят. Администрация, возможно, какие-то свои интересы хочет добавить. Причем под администрацией понимаются не только чиновники, непосредственно управляющие территорией (префектура), а, например, школа, департамент, учреждение культуры. Это могут быть, соответственно, еще какие-то органы, так или иначе встроенные в администрацию.
Сценарии в этом случае тоже понятны: в какой сезон что бы вы хотели делать, сколько вас, в какое время. Когда мы вовлекаем бизнес в социальное проектирование, нам говорят: «Слушайте, ребята, а какая у нас будет мотивация? У меня кафешка, сеть кафешек, я девелопер, а я занимаюсь прокатом. Мы придем. Что мы будем делать с жителями?» Я говорю: «Жители могут сформулировать очень качественный сценарий, если им помочь». То есть если их спросить, а сколько вас таких? Вот пришла представительница мам с детьми и говорит: нас в радиусе этого парка, ну например, триста семей. Мы друг друга знаем. Мы гуляем с колясками каждый день по два часа. Зимой, например, час. Мы можем эти цифры для любого бизнеса превратить в среднюю часть. И он начинает понимать: если он участвует в этом проектировании, ему даже ничего не нужно предлагать. Ему нужно просто сидеть и задавать вопросы: а сколько вас? А как часто вы проводите времени? А что вам не хватает?
Например, есть примеры проектирования, когда подростки говорили: нам бы хотелось, чтобы мы чаще играли в футбол, если бы была теплая переодевалка. А владелец кафе говорит: а какое кафе вас бы устроило? Переодевалка может быть там с чаем, с бутербродами? Да, конечно, но понятно, чтобы не содержать алкоголь. А сколько вас? А нас здесь десять команд по сто человек, и в итоге тысяча. И мы готовы играть каждый день. Он на калькуляторе считает и говорит: «А я здесь хотел открывать шашлычную. Я открою лучше кафе молодежное, спортивной направленности, в котором будут горячий чай, бутерброды, что-то еще. Да, совмещу его с раздевалкой и расположу ее, где этот проект». Поэтому проект с привлечением бизнеса – это фактически технологическая задача. Ему фактически не нужно ничего придумывать. Нужно просто правильно собрать. В данном случае бизнес, который непосредственно не представлен в общественном пространстве (девелопмент и крупные предприятия), получая инвентаризацию территории, может посчитать, насколько его проект станет дороже, насколько станет выгоднее. Каким образом? До момента социального проектирования можно снять стоимость вторичного жилья в этом районе. После социального проектирования можно узнать, какие социальные группы в этом проекте заинтересованы и участвовали здесь, готовы сюда переехать, потому что здесь появляется такое пространство, сколько они готовы заплатить за квартиру, как это повлияет на стоимость жилья. Любое перепроектирование общественных пространств как правило повышает стоимость прилегающих участков, стоимость прилегающих жилых комплексов от пяти до пятнадцати процентов. В Казани один из парков, который был за счет этой предрассчитанной экономики переработан девелопером, повысил стоимость квартир на 10-12 процентов. То есть это нормальная экономика. Просто ее нужно научиться считать. Конечно, ее нужно научиться считать здесь, на социальном проектировании. Там, когда все встречаются и через сложный диалог, через сложную модерацию начинают разговаривать про сценарии.
Поэтому техническое задание содержит в данном случае субъекты, описание этих субъектов: кто они такие и что для них важно, сколько их; сценарии: как они это пространство используют в зависимости от сезона (лето-зима). И тут тоже ошибка. Скоростное проектирование, например, в Казани, которое сейчас происходит, показывает, что когда вы торопитесь, когда вы это техническое задание составляете без должного анализа, вы забываете про целые сезонные блоки. И подстраиваете его под текущую ситуацию. А что зимой будете делать? Ну, зимой будет каток там, какие-то типовые вещи. Но не учитывают большое количество мелочей.
И третий, очень важный слой — это культурные коды. Ну, можно еще сказать, это цепочки культурных кодов, или новые смыслы. Что обязательно нужно внедрять, и что у нас обязательно получается при социальном проектировании этих парков? Все эти субъекты (администрация, городские сообщества, жители, бизнес), попробовав так конструктивно пообщаться, говорят: «А давайте периодически в парке встречаться и то же самое делать». Что это значит? Что отсутствие в городе площадок социализации, начиная от дворов и заканчивая там парками, конечно же, должно добавлять эти новые функции, новые смыслы в общественные пространства. Места социализации, места знакомства, совместного творчества, совместной деятельности, места диалога. И в этом смысле московские площадки, специально или не специально, не добавляют таких мест. Московские общественные пространства больше сосредотачиваются на сценариях, причем определенных субъектов, более выгодных согласно политической ситуации. И фактически места, где бы жители смогли познакомиться, договориться, может быть, подискутировать, может быть, порешать какие-то общие вопросы, в московских парках отсутствуют. Но зато большое количество разнообразных сценариев, функций, удовлетворения потребностей. В разных городах, если мы участвуем в проектировании этих общественных пространств, мы добавляем эти места социализации. Потому что иначе это общественное пространство становится как бы недоделанным, оно свою общественную функцию не выполняет. Оно опять начинает работать как удовлетворение потребностей вместо того чтобы стать площадкой взаимодействия.
И культурные коды здесь очень важны: как парк называется, какие истории в этом парке проявлены, какие ценности в эти культурные коды заложены. Если вы делаете реконструкцию парка и восстанавливаете его весь советский багаж, то понятно, что, молодое поколение советские культурные коды никак не воспринимает. То есть они даже не считывают сейчас тему, связанную с памятью Великой Отечественной войны, потому что это сделано в старой парадигме. Попробуйте заново спроектировать память о Великой Отечественной войне. Возможно, в каком-то интерактиве, какой-то площадкой для событий вместо того чтобы закатывать это опять в бетон и мрамор. И культурное проектирование парка: что здесь, какие мы будем проявлять культурные коды, — зависит, конечно же, от масштабов. Потому что во дворе, если вы проектируете двор, нужно учитывать культурные коды масштаба двора. История каких-то жителей, которые здесь живут, какая-то традиция варить всем вместе варенье и так далее, поэтому должны появиться площадки, на которых будет висеть этот тазик для варки варенья и какой-то чан, где мы это варенье будем делать. Для каждого этого пространства набор культурных кодов будет уникален. Он считывается в процессе анализа.
Плюс мы понимаем, что для наших городов характерны эти разрывы истории (и дореволюционной истории, и советской истории), когда просто прервались эти цепочки. Именно поэтому наши общественные пространства не эмоционируют с нами. Цепочки порваны, а сила эмоций зависит от длины цепочки. И задача социального проектирования, почему мы вовлекаем большое количество творческих субъектов, в том числе неформальные городские сообщества, потому что творческие люди могут эти цепочки соединять. Через мифотворчество, если мы утеряли правду, или через знание места, через какой-то творческий процесс. Мы можем эти цепочки достроить. И хорошее пространство должно содержать в себе уникальный набор культурных кодов. Каждый из этих культурных кодов связан с этим городом, с этим местом, с теми людьми, которые здесь жили и которые здесь живут. В этом случае мы опять, проектируя, наблюдая последние проекты общественных пространств, замечаем тенденцию, когда эмоции, смыслы, которые есть в этих парках, к сожалению, являются глобальными. Глобальные культурные коды. И никак фактически не связаны с локальной идентичностью и локальной историей. Почему? Потому что сложно вот это все построить. Нужно потратить больше времени. Нужно провести не одну дискуссию, конференцию, творческий фестиваль, чтобы каким-то образом переосмыслить, что было в советское время, какие были сюжеты, какие были события, с этим связанные, в дореволюционное время, если там была дореволюционная история. Последние двадцать пять лет там тоже что-то творилось. Как это переосмыслить? Как это превратить во что-то? В площадку, событие, пространство, какой-то там эмоциональный объект? Это вопрос очень сложный.
Социальное проектирование, конечно же, время самой подготовки, самого анализа и самого акта социального проектирования сильно увеличивается. Зато техническое задание, которое получается, уже содержит в себе достаточно большое количество информации, которую команда, которая будет все это проектировать, творчески решать.
Второй момент, связанный с тем, что участившиеся сейчас, ставшие модными конкурсы по работе с этими техническими заданиями, особенно в крупных городах (в Москве, Казани) тоже не являются панацеей от всех проблем и в большинстве своем решают задачи только одного субъекта. Если вы сделали анализ, вовлекли различных субъектов, спроектировали сложное техническое задание и отдали его на конкурс, то понятно, что конкурс как формат решения этой задачи, имеет свои плюсы. Какие плюсы? Большое количество участников с разных мест. Есть шанс, что будет уникальное решение. Но, как правило, эти участники, не связанные непосредственно ни с городом, ни с этими территориями, являются внешними, потому что конкурс организовывал кто-то. Ресурс, допустим, есть у администрации. Администрации нужен пиар, нужна какая-то засветка. Соответственно она говорит, что конкурс не среди местных команд. Во-первых, их не знают, не хочется с ними возиться. Следовательно, нужен сразу международный конкурс. Больше пиара, славы, известности. И на этом этапе, когда вы выходите на конкурс, вы фактически всех местных субъектов из решения задач выключаете.
Да, вы получаете большое количество решений. Но мы понимаем, что мало придумать концепцию этого общественного пространства. Мало нарисовать интересные визуальные образы, придумать бренд, какие-то объекты и так далее. Реализация! Потому что никто из этих субъектов на конкурсе, как правило, не является субъектом этой территории. Это внешние команды. И вот на реализации как раз начинает все выясняться. Выясняется, что те концепции, которые были предложены, не могут быть реализованы, потому что нет ресурса, или они являются настолько оторванными от реальности, потому что это же творческий конкурс. Каждая команда стремится добавить свои ценности, свои какие-то цели порешать, да, получают задачу как портфолио, но интересы вот этих субъектов как правило, здесь начинают теряться.
Причем конкурс даже, наверное, считается вредным для социального проектирования, потому что если хорошие международные команды привлекаются в конкурс, каждая из них начинает заново общаться с этими командами: «А чего вы хотите? А как вы будете работать?» И вот тут начинает возникать конфликт: «Слушайте, отстаньте от нас, вы нас пятнадцать раз крутите, у нас все уже спросили, у меня нет времени с вами пообщаться». Фактически возникает конфликт обратной связи, потому что команда хочет портфолио и хочет выиграть, имея на руках сложное техническое задание. А все остальные субъекты занимаются своими делами, у них нет лишнего времени. Нет ни времени, ни мотивации лишний раз говорить то же самое. Поэтому конкурсы чаще всего являются таким пиар-ходом. И с точки зрения стратегии развития территории являются вредными, потому что не вовлекают местные команды в проектирование этих концепций. Часто получается ситуация, когда после сложного технического задания реализаторы этого задания формируются как раз из тех, кто принимал участие в проектировании. Каким образом? Если мы там запроектировали какие-то виды бизнеса, какие-то сервисы, если у нас есть городские сообщества, художники и архитекторы, мы можем через фестиваль гипотез (есть у нас такая форма) эту мобильную архитектуру пособирать: скинувшись ресурсом, выйдя на фонд, получив какое-то финансирование. Если мы проектируем что-то для жителей: лавочки, площадку детскую, что-то еще, — почему мы не можем этих жителей в формате какого-то мероприятия вывести, чтобы сделать вместе? Особенно подростки в этом плане являются ключевым субъектом. Если вы подростка не включаете в производство городской мебели, особенно в общественных пространствах, то вандализм никто не исключает. А как только они сами что-то попилят-построгают, пусть даже не так качественно, пусть не так быстро, как бы хотелось, но сами, то издержки по обслуживанию этой инфраструктуры начинают резко падать, потому что сами жители начинают за это отвечать, начинают в это включаться. То же самое с бизнесом, то же самое с администрацией.
Поэтому на этапе подготовки технического задания мы формируем еще несколько структур, которые начинаем дальше запускать. Это фонд. Почему фонд? Потому что, как правило, несколько заинтересованных есть в развитии этого общественного пространства: городская администрация, крупный бизнес, прилегающий к этой территории, мелкий бизнес, который тоже хочет с этого чего-то заработать.
Это двухуровневая система управления: общественный совет и управляющая компания. Что такое общественный совет в этой парадигме? Все те субъекты, которые сюда пришли на социальное проектирование и рассказали о том, кто они, как хотят использовать, и что для них важно в этом месте. Следят за тем, чтобы реализация соответствовала концепции, чтобы интересы субъектов между собой в результате постоянного диалога каким-то образом кореллировали. Плюс календарь событий. А какие здесь мы видим мероприятия, и что мы будем проводить? Арендная политика: а кого еще мы будем пускать? И так далее. Развитие: что еще в этом пространстве можно будет добавлять, с учетом того, что каждый год мы делаем замеры, собираем информацию, кто как их этих субъектов какие-то свои сценарии и задачи реализовал. И управляющая компания. Как правило, это или административный МУП, или бизнес-единица, которая отвечает за инфраструктурные решения. Еще озеленение, электричество, арендные платежи, если они есть, охрану и так далее.
Двухуровневая структура также позволяет контролировать так называемый софт, то есть жизнедеятельность всех этих субъектов взаимодействия, и хаб – так называемое пространство их взаимодействия. И конечно, формирование такой структуры: сложное техническое задание, фонд, который начинает изыскивать средства на перезагрузку этого общественного пространства. Двухуровневая структура позволяет исключить конкурс как механизм. Соответственно, не тратить на него безумные деньги, потому что организация конкурсов стоит больших денег. Любая организация конкурса в Москве, будь то международный конкурс на парк Сокольники и Митино — это 10-15 миллионов рублей. То есть, это не такие маленькие деньги. На эти деньги можно поменять концепцию любого регионального парка или сквера.
С другой стороны, включая местных субъектов, конечно же, вы нивелируете проблему, связанную с общественными слушаниями. Приходят жители и говорят: «А нам не нравится». Что вы делаете? Вы говорите: «Значит нам нужно во время общественных слушаний пригласить своих жителей, чтобы они проголосовали за. Или все те ресурсы, которые мы потратили на формирование ТЗ вписать себе в убыток». В этом случае общественные слушания являются в принципе механическим элементом. Потому что мы фактически общественные слушания заменили на социальное проектирование, формирование технического задания, увязку всех этих интересов. Потому что, еще раз, — любое общественное пространство – это площадка взаимодействия всех городских субъектов в разной пропорции в зависимости от масштабов этой площадки.
Конечно, кроме того, что социальное проектирование используется для формирования конкретного какого-то общественного пространства, необходимо рассматривать связность и каркас этих общественных пространств в городе. Почему? Потому что если у вас только одно место в городе является таким новым, обновленным, с большим количеством сценариев, а все остальные площадки находятся в какой-то старой парадигме, в старом формате, то потоки, субъекты, которым интересна эта площадка, увеличиваются.
Что случилось с парком Горького? Парк Горького долгое время был фактически монополистом на рынке парков новой структуры. То есть он первый возник, и больше в городе новых площадок не появлялось. Соответственно, он как магнит стал на себя якорить большое количество желающих, в субботу-воскресенье стали возникать очереди, выросла антропогенная нагрузка на территорию парка. Я сам лично стоял в очереди, чтобы покормить белочку, не говоря уже про все остальное. Потому что общественное пространство – это сеть, которая покрывает город. Если общественное пространство не содержит в себе функции вот этой социализации, то посетив этот парк и отнесясь к нему соответственно потребительски (здесь я покушал, здесь погулял, здесь я что-то попробовал, получил удовольствие, но никакие новые ценности – человеческие, общественные ценности – в себя не впитал, может, даже с историей не познакомившись), я, вернувшись в свой двор, так же не захочу знакомиться с соседями, не захочу думать, что, оказывается, и во дворе можно сделать так. Поэтому мне кажется, что еще одной задачей социального проектирования общественных пространств является включение социальных функций в сами общественные пространства. То есть некий перезапуск: а что мы там сделаем еще такого кроме наших сценариев, кроме наших субъектов, кроме наших культурных кодов? Какие еще общие смыслы мы добавим, чтобы люди, которые приезжают сюда впервые (туристы и новые жители). Например, маленькие дети, могли бы наши ценности впитать, считать, что через год, через десять лет они могли дальше развить концепцию этого общественного пространства. Чтобы они не с нуля делали всю эту работу: анализировали, выстраивали цепочки, — а продолжили дальше. То есть общественное пространство – это некий механизм защиты города и сохранения города, его автоматического развития. Так вот если в общественном пространстве находятся, зашиваются функции творческой деятельности (это может быть и выставочное пространство, мастерские, дискуссионный клуб, гайд-парк для дискуссий), то есть шанс, что в этом общественном пространстве родятся новые идеи, новые смыслы. И эти идеи точно так же будут проявлены через изменение этих функций.
Понятно, что поэтому капитальное строительство в таких местах является просто вредным и необязательным, потому что это место должно постоянно меняться. Понятно, что надо вводить субъект, который я назвал «природа». Иногда мы его условно называем “лягушки”, потому что если есть парк, есть и какая-то водная составляющая, одни из ярких представителей животного мира в ней – крикливые лягушки. Потому что кто-то должен еще заботиться о первичной функции этих общественных пространств.
В интернете у нас есть подробная методика, как это делать, включая примеры из разных городов. Есть примеры технических заданий для разных парков. И есть более подробные видеолекции с work-shop’ом, с мастер-классами, где данное социальное проектирование выглядит как модерация диалога.
Кто является заказчиком на общественное пространство? Мы понимаем, что в данном случае заказчиком на общественное пространство является диалог городских субъектов. То есть фактически является весь город, но проявляется этот заказчик через диалог. Неважно, у кого возникла инициатива. Найдите всех остальных и сформируйте такого комплексного заказчика, который бы представлял разных городских субъектов. Чем больше вы субъектов вовлечете, тем устойчивее ваш проект будет, тем больше он будет соответствовать понятию города.
Схема управления. Я уже сказал, что в принципе различными сценарниями, объектными, событийными вещами управляет общественный совет, который участвовал в проектировании этого общественного пространства. А всей инфраструктурой управляет управляющая компания. Все зависит от форм собственности: чья это земля, в чьем ведомстве это будет находиться. Задача общественных пространств, конечно же, — через эмоции транслировать городские ценности и передавать культурные коды, передавать эти сценарии. Эти эмоции могут вызываться объектами (памятники, какой-то ландшафтный трюк), сценариями (я вижу людей, которые что-то делают, и могу присоединиться к ним, могу порадоваться за них, могу считать какие-то эмоции), событиями, которые устраивают городские сообщества, и так далее. Чем-то еще. Может быть, какими-то комплексными объектами, комплексными событиями.

Светлана Шмелева: Спасибо, Свят. Это было действительно интересно. У нас осталось действительно как минимум двадцать минут на вопросы. Я прежде всего хотела бы поблагодарить за то, что ты сделал акцент на диалоге и коммуникации. Просто мы тоже об этом много думаем. У нас буквально вот только что вышла новая книга Пьера Розанваллона, такого современного европейского мыслителя. И в этом смысле мы совершенно удивляемся, что и ты являешься современным человеком, потому что ты говоришь ровно то, что описано в этой книге. Это действительно так. Потому что здесь переосмыслен на самом деле опыт демократии, и сегодня понятно, что демократия – это качество коммуникации. Единственное, что имеет значение по-настоящему — это близость между субъектами, властью или другими участниками, гражданами и так далее, если это пространство пусто. Соответственно, мы бы хотели эту книгу тебе подарить, потому что вы с Пьером Розанваллоном схожи.
Святослав Мурунов: Спасибо.

Светлана Шмелева: А второй момент — акцент на культурных кодах и культуре. Действительно, идя по некоторым общественным пространствам и в городах Европы, вроде бы видишь какие-то памятники, но при этом ощущаешь это пространство пустым совершенно, потому что оно не несет в себе ничего.
Святослав Мурунов: Тебя не вдохновляет, цепочки прерываются.
Светлана Шмелева: Ничего кроме современности, о культуре конкретно этого города.
Святослав Мурунов: Последний твой тезис, некие ремарки, — могу сказать, что, если разработать концепцию общественных пространств в городе, то я всегда говорю, что надо начинать с культурной политики. А почему с культурной политики? Не какие смыслы транслиуют, какие ценности, а что для кого важно, какая история, или там нет никакой истории. Когда начинаем раскапывать, выясняется, что любое общественное пространство, которое в городе, оно и есть той самой городской сценой, на которой много чего происходило и происходит до сих пор. Опять же в ночное время. Например, в этой же Казани оказалось, что местные сообщества реконструкторов, любители эльфов, собирались ночью в одном парке, например. А арка Лобачевского в одном из парков является любимым местом, где казанцы признаются друг другу в любви. О которой никто не знает из иногородних. Поэтому культурная политика, культурные коды, идентичность является вообще-то ключевой в общественном пространстве. Или мы ее сохраняем, или начинаем замещать всеми глобальными историями. В постсоветское время мы заместили ее рыночными историями, потому что шашлык, пиво, что-то еще, детский аттракцион какой-то и так далее. Сейчас мы замещаем ее хипстерскими ценностями: бургер, фри-маркет, велодорожки. Тем самым, конечно же, получаем порцию эмоций, получаем какое-то эмоциональное взаимодействие, потому что до этого ничего не было. Но насколько сила этих эмоций выращивает в нас ценности? Что это за ценности? Связаны ли они с этим местом, с этим горизонтальным контекстом или эти ценности уже глобальны? Считывание национальной идентичности и интеграции в глобальные культурные коды позволяет сохранить этот баланс. Причем европейские города, особенно итальянские города в этом плане, конечно же, очень поразительны. Баланс глобального и локального должен быть 80 на 20. Восемьдесят процентов всего должно быть связано с историей этого города, и двадцать процентов может быть глобально. Наши исследования вывесок, городских сообществ, городских событий показывают, что шестьдесят на сорок. Сорок процентов как-то связано еще с историей города, и то с натяжкой, а шестьдесят процентов глобальных. Это выражается и в еде, и в событиях, это выражается в названиях. Это выражается и в ценностях. Поэтому в данном случае общественное пространство — это то, что есть город, и какие эмоции оно вызывает, какие ценности воспитывает. Так город себя и сохраняет, воспроизводит и переосмысляет себя.

Светлана Шмелева: Спасибо. Культура имеет значение, и с этим очень трудно поспорить. Я зачитаю вопрос от Антона Хвостова из Саратова. Антон спрашивает: «Не кажется ли, что сегодня в России гораздо эффективнее и перспективнее будет построить совершенно новые, относительно небольшие современные города примерно на 400 тысяч жителей, чем постоянно модернизировать старые. Не стоит ли нам всем переехать назад?»
Святослав Мурунов: Спасибо на самом деле Антону за вопрос. Так как сеть создается в первую очередь для того, чтобы строить города, я отвечу глубоко на этот вопрос. Опять же, я занимаюсь изучением новых городов (город Магас в Ингушетии, город Губкинский в Ямало-Ненецком автономном округе, город Сколково под Москвой). Так вот, что такое строительство нового города? В советское время, в советском градостроительстве было понятно: заказчиком строительства советских городов было государство. Причем, даже профильные министерства, которые так или иначе определяли, какой ресурс где добывать, и поэтому какой город там нужно построить, или вокруг какого завода надо создать социальную слободку, где будут жители одновременно являться работниками этого завода. В постсоветское время количество субъектов стало большим. Крупный бизнес, городские сообщества, предприниматели, администрация, просто жители, не знающие друг друга и соответственно не сформированные ни в какие локальные сообщества, не представляющие никакой субъектности. Малый бизнес, который тоже не ассоциирован ни в стихах, ни в лире. Кто из них должен строить новый город, по-вашему? Выясняется, что ответа нет. Поскольку как только федералы строят город, сразу же возникает вопрос, а кто там будет жить. И мы понимаем, что мы построили не город, а построили еще одну компанию в поле, и теперь будем нанимать в нее работников. Ребят, вот вам зарплата, вот вам бесплатное жильё, вот вам еще что-то, приезжайте сюда. То, что сейчас происходит в Сколково в более сложном, конечно, формате, или в Иннополисе.
Построили город в поле: а кто там будет жить? Ну, у нас будут туристы, вот, резиденты. А где вы их возьмете? Вы приезжаете в город: слушайте, мы там город построили, давайте к нам. – Да чего мы будем уезжать? У меня здесь родители, у меня здесь жена, у меня здесь, там, друзья. Почему я должен все бросить и приехать к вам?
Соответственно, мы понимаем, что строительство новых городов – это процесс намного сложнее, чем даже разбор существующих проблем города. И мы перейдем к строительству новых городов только тогда, когда существующие города, во-первых, себя переосмыслят, то есть найдут какие-то уникальные смыслы в себе. То есть свою идентичность закроют через создание общегородского диалога, через преобразование пространства. Можно пространство создать таким, чтобы оно эти культурные ценности города начинало транслировать и вовлекать новых жителей, туристов и кого-то еще. И новые города – это будут в принципе договоренности между существующими городами. Если Казань и Самара, например, как города, себя сформируют и у них возникнет излишек людей, излишек ресурсов, какие-то новые смыслы, которые они в существующем пространстве по тем или иным причинам воспроизвести не могут, то вполне возможно, что договор между ними, «брак по любви», может родить новый город. И тогда понятно, откуда брать людей. Это люди из Самары и из Казани. Понятно, какие смыслы будут в этом городе: что-то новое, что родилось в результате общегородского диалога внутри Самары, внутри Казани, и требует принципиально иного физического пространства. Даже понятно, где брать жителей, потому что с этими новыми жителями проектирование нового города будет происходить. Плюс, имея связь с материнскими городами, этот город не будет в поле. Он будет развиваться эволюционно. Сначала какой-то центр, какие-то виды деятельности, соответственно вахтовые какие-то перемещения. Потом уже оседлость, транспортная связанность, экономическое взаимодействие, потому что это продолжение существующих городов.
И строительство городов без этой пуповины очень рискованно. Сейчас у государства кончаются деньги. Предположим, Сколково остается в поле с недостроенными университетами и жилыми комплексами. Иннополис тоже встает в поле с кучей нерешенных технических проблем. То есть там команда вся полностью разбежится, потому что она сейчас получает достаточно серьезную зарплату, чтобы жить не в городе, а в пространстве, которое когда-то станет городом.
Строительство новых городов – это мечта и жизнь. Давайте не будем разбираться в этих городах и сразу построим что-то в поле. Во-первых, кто, за счет чего, кто там будет жить? – сразу же нас возвращает на шаг назад. Давайте сначала разберемся в существующих городах. Сделаем из них города как системы, которые себя осознают, то есть понимают, про что они, воспроизводят, то есть генерируют новые смыслы. Создали устойчивую экосистему – пространство, которое позволяет дальше эти смыслы продолжать, как бы генерирует ресурсы. Только после этого излишки этих ресурсов будем превращать во что-то новое.
Или нам нужно очень сильное государство, которое одновременно может не только в бетон все закатывать и строить там здания, сооружения, инфраструктуру, но и предлагать новые смыслы. Потому что сейчас новых смыслов в государстве не видно. Наоборот, все, что предлагает федеральная повестка — это строительство, в принципе, соцгородка. Вот жилье и вот один какой-то новый вид деятельности. Ну, это может быть университетом, не важно. Поэтому на ваш вопрос я отвечу глубоко и скажу, что нет. Сначала нам нужно разобраться в существующих городах – это, в том числе, построить эффективную сеть общественных пространств, которые способны транслировать ценности города, вовлекать городских субъектов, формировать из них новых субъектов.
Вот какой сейчас факт формирует парк в локальной жизни? Никакого. Почему? Для того чтобы локальные жители как-то сформировали сообщество, нужно спроектировать здесь определенные площадки. Место, которое было бы связано с этим районом, с этой улицей. Какая-то площадка для взаимодействия. Может быть, общий огород или общая спортивная площадка с какой-то направленностью. Или, может, музей района, который позволит им периодически встречаться, общаться и свои взаимоотношения между собой выстраивать. Такого пока нет, потому что про формирование локальных сообществ администрация с ресурсами не хочет думать. А зачем ей лишние субъекты, которые потом ей будут капать на мозги: а нам здесь нужно вот так вот, а вы делаете неправильно, не надо здесь сносить эти деревья и точечную застройку строить. Пока администрация предпочитает нас развлекать в большей степени. Даже бизнес не пускают, потому что не знают, какой бизнес пустить, чтобы парк не превратился в машинку по пожиранию бюджета, а превратился в нормальную экономику. Потому что, если бы было общественное пространство, где возникает жизнь: сценарии, взаимодействие, — это тоже становится интересно бизнесу. Да, его может быть много, он будет разным; да, может меняться сезонность, но он начнет часть своей арендной платы возвращать обратно в поддержание этой среды (в ремонт, в очистку, в мусор). Даже городским сообществам хватит на организацию небольших городских событий.

Светлана Шмелева: Спасибо. Да, прежде чем бросать прежние города, хорошо бы понять, что с ними не получается, и я как раз хотела спросить про организацию среды. Вот Глазычев говорил, что можно организовать такую серьезную звериную среду. И я ее часто узнаю в других городах, к сожалению, и в Москве вижу. А как создается среда для человека? Я понимаю, что невозможно все рассказать. Должны ли быть открыты какие-то пространства, начиная от Красной Площади и заканчивая Государственной думой, чтобы ощущать себя в открытом пространстве? Или, чтобы была децентрализация, наверное, должны быть дороги?
Святослав Мурунов: Есть, опять же, наша формула человеческого капитала — модель человека в городе, потому что мы считаем, что города должны стать от объектов, которые являются носителями ценностей индустриальной тоталитарной эпохи носителями человеческих ценностей. Соответственно, мы должны понять, что же такое человек в городе. У нас есть модель, которая заключается в следующем. Человек в городе описывается несколькими параметрами. Это время. Структура времени. А какое у него сейчас есть времени? Как его тратить? Сколько он тратит времени на дорогу, сколько – на сон, на работу, на взаимодействие с детьми? Хватает ли у него времени, чтобы как-то себя проявить в сообществе или нет.
Например, в Москве низкий уровень городских сообществ не потому, что здесь люди какие-то не такие. Просто здесь времени нет на социализацию. Потому что здоровье, работа и семья (и пробки!) поглощают все свободное время. Плюс чуть даже больше, потому что выходные дни москвичи должны отсыпаться. Потому что если они не отоспятся, у них начинается психосоматика, начинает здоровье качать. Поэтому, конечно, не хватает времени на социализацию, чтобы пойти с соседями познакомиться, какими-то увлечениями позаниматься. Или это требует дополнительных усилий. То есть ты должен выбирать такую работу – фрилансером, чтобы тебе хватало времени на какие-то еще увлечения. Поэтому структура времени, то, как у тебя организовано это время, сколько его у тебя, является, конечно, ключевым параметром.
Если парк начинает экономить мое время. Например, я прихожу в парк и могу не только попить коктейль и сходить послушать какой-то концерт, но могу попасть в лекторий, я начинаю экономить время. Плюс, я могу с ребенком что-то поделать. Не знаю – столярная мастерская; прийти в парк, я могу с сыном научится пилить, что-то там строить.
Социальные компетенции. Социальные компетенции, в принципе, завязаны на понятие «сообщество», потому что наша матрица, опять же, показала, что три базовые компетенции есть у нас от рождения и через воспитание не передаются. Но так как воспитание сейчас сильно зависит на культурные коды, на культуру, то его фактически нет. Потому что никто не сформулировал, а что такое культура в постсоветском пространстве. У нас понятие «культура» очень фрагментарное. Очень зависимое. Хотя через воспитание передаются эти компетенции воспроизводства этой культуры.
Я, конечно же идеолог – могу что-либо придумать, коммуникатор – могу рассказывать передавать информацию, задавать эмоциональное какое-то пространство. Могу организовывать, могу что-то делать с кем-то вместе. И вот эти три базовые компетенции являются ключевыми, например, для предпринимательства или для организации сообщества. Хотите создать сообщество? Вам нужно придумать, познакомиться и что-то создать в совместной деятельности. То же самое бизнес. Так вот, как передаются эти самые современные компетенции? В школе они сейчас не передаются. Школа воспитывает лидеров: ты лидер, ты умный, ты индивидуальность. А эти вот дурачки, соответственно, класс «Б», класс «Д» какой-то отстойный. В массовой культуре они не передаются. Ни одного фильма про нормальную дружбу, про сообщество, про активизм, про «принимать конструктивно». Вся массовая культура сейчас построена про прошлое – про милиционеров, бандитов и кгб-шников. Навыки и умения: а что я умею, какой деятельностью занимаюсь?
Вот социальные компетенции, навыки и умения (любые умения человека) тоже являются ключевым параметром. А что это общественное пространство может меня научить? А каким образом может оно мои базовые социальные компетенции проявить? Могу ли я здесь что-либо придумать с кем-то, с кем-либо познакомиться, можем ли мы что-то вместе сделать? Потому что это непосредственно влияет на мое ощущение, на мое эмоциональное состояние, на мою систему ценностей. Почему? Потому что систему ценностей мы как раз формируем через взаимодействие с другими людьми. На мои эмоции непосредственно влияет то, как я эти социальные компетенции воспроизвожу.
Социальные связи – то же самое. Вот социальные связи являются такими параметрами, которые описывает человек. Кого я знаю? Кого могу попросить на помощь? Кого я могу пригласить на день рождения? С кем я могу пообщаться, с кем я могу поспорить? Если пространство начинает мои социальные связи развивать, или хотя бы продолжать. То есть, если я могу периодически в этом парке или в этом дворе встречаться с соседями, сидеть за столиком, играть в шахматы и разговаривать, мои социальные связи вибрируют, резонируют, они у меня поддерживаются. А если я купил квартиру и ни разу ни с кем не поздоровался. Почему? Потому что не принято, и нет места, и нет никакого события, которое это могло бы сделать, социальные связи, по крайней мере, такие дворовые, они даже не пригождаются… Если я все свое свободное время трачу на работу, то у меня даже семейные социальные связи начинают ослабевать. Я с сыном реже общаюсь, с детьми неизвестно когда. С родителями не могу поговорить, потому что я все свое свободное время трачу на применение своих профессиональных навыков, умений, на зарабатывание денег.
И четвертый очень важный параметр — это мечты, цели, сценарии. А какие сценарии я могу себе позволить в определенном месте в определенное время? А какие есть мечты и цели? Какие у меня есть вектора? Куда я стремлюсь? Мечты и цели формируются, конечно, через культурные коды. Сценарии формируются через городскую среду. Вот городская среда определяет сценарии. Именно поэтому, кстати, в моногородах, в сельских поселениях количество сценариев ограничено. То есть разнообразие сценариев очень маленькое. В больших городах – бесконечно большое, потому что разнообразна городская среда. Но в больших городах структура времени другая. Если в селе у меня свободного времени много, но нечего делать, то в городе у меня свободного времени нет, но максимум возможностей. То есть такая ловушка. И найти город, который бы соответствовал, создать город, который бы был балансом (и время бы мне сохранил, и мог бы сценарии какие-то давать) — это очень важный момент.
Что такое город развивающийся? Город развивающийся – это город, который фактически себя, свою городскую среду воспроизводит и выполняет. Количество сценариев всегда начинает изменяться. Почему идет деградация сельских территорий? Количество сценариев начинает схлопываться. Нет образования, поменялась работа, общественные пространства, проблемы с транспортом, проблемы еще с чем-то, нет интересных людей. Соответственно, количество интересных сценариев уменьшается, мечты-цели у меня тоже, соответственно, меняются, мое эмоциональное состояние тоже депрессивно складывается. Количество сценариев увеличивается – мои возможности потенциальные увеличиваются. Если у меня время на это остается, то я становлюсь боле счастливым человеком. Поэтому с точки зрения человека, город можно просканировать через такую модель. Мы называем это модель человеческого капитала. В определенном городе это будет. Ггородская среда и определенный представитель – подросток, пенсионер, инвестор, работающий активный человек и соответственно расширение городской среды будет являться потенциалом. Можно смотреть, потенциально, что возможно, и как это проявляется. Ну и понятно, что мечты-цели очень важны, потому что мы опять же упираемся в культурные коды. У школьников, например, какие мечты-цели сейчас? У них мечты-цели простые: закончится школа, начнется новая жизнь. То есть, в течение школьного периода у них нет никаких глобальных мечтаний. У них задача одна – научиться хорошо. Что им общество транслирует? Учись хорошо, получай хорошие отметки. А последние два года у них вообще одна мечта – ГИА и ЕГЭ. Фактически на два года они вообще выпадают из жизни.
Второй момент – это то, что, например, у пенсионеров много свободного времени, но нет социальных компетенций, потому что они родились в тоталитарном режиме. Там идеологи, коммуникаторы, организаторы были функцией государства, а не конкретных личностей. Поэтому у них маленькое количество социальных связей. Они их просто не умеют устанавливать. Они даже не знают, зачем. У них какие личные цели? Пенсия, ЖКХ, дача, внуки.
Активное поколение – мечты-цели все от миллиона рублей (ипотека, машина, поехать в отпуск). Соответственно свободное время тратим на работу. Соответственно социальные связи не прокачиваются. Компетенции не прокачиваются. В итоге мы в сорок лет сгораем, и в сорок лет у нас кризис, экзистенциальный кризис среднего возраста: я всю жизнь свою потратил на топ-менеджмент в компании, заработал много денег. Денег в этой модели вообще нет, если посмотрим. Здесь нет денег. Здесь все, что связано с человеком. С его эмоциями, ценностями, характером и так далее. Деньги – это побочный эффект взаимодействия вас с другими людьми. Это вообще совсем другая сфера. Как только вы в эту модель добавляете деньги, вы тут же гиперчеловек. Вы сразу превращаете человека в некую функцию по зарабатыванию или по трате денег. Поэтому современный Маркс сейчас не работает, потому что он человека рассматривает как кошелек вместо того чтобы рассматривать человека как носителя потенциального счастья.
Проблема существующих городов заключается в том, что эта система ценностей, то есть некий характер, некий каркас человеческой личности, конечно же, никем не формируется. У городских активистов он формируется за счет их инаковости. Кто-то им эту систему ценностей передал через эмоциональное взаимодействие. Они попали в коллектив или в определенную ситуацию, когда их заставила жизнь это фиксировать, и они за счет рефлексии просто себя сконструировали во взаимодействии с другими людьми. А большинство населения наших городов в основном является пассажирами. Кто такой городской пассажир? Это человек без системы ценностей. С такой плавающей системой ценностей. Сегодня ему важно мусорить, завтра неважно, даем взятку – не даем взятку. То есть, у него нет понимания, кто он. Потому что он все время живет внешними мечтами-ценностями, целями, которые ему кто-то постоянно скидывает, добавляет. А кто он такой, он сам про себя не знает.
Поэтому общественное пространство – это такое пространство, которое формирует личности через эмоциональное взаимодействие, через все то, что позволяет проявлять социальные компетенции. Через взаимодействие с разными социальными структурами. Да, возможно, через переживание разных эмоций (и позитивных, и отрицательных). И предательство, и дружба, и неудачи, и успех. Но только это эмоциональное переживание. Диапазон этих эмоциональных переживаний заставляет нас конструировать свою личность за счет того, что да, это мое, это я: нет, это не я, это не понравилось. Если городская среда не эмоционирует, не вдохновляет или не раздражает так, что хочется что-то менять, если система образования, система культуры, система семейная, семья как институт ценности не формируют, мы получаем большое количество людей, которые даже не знают, кто они. Они ведут себя в зависимости от внешнего воздействия и в любой момент могут повернуть куда угодно.

Светлана Шмелева: Спасибо. Несмотря на то, что время истекло, но я все-таки задам вопрос от Натальи Юшкевич: по городам Беларуси планируется ли рекламная кампания, направленная на инициативные группы чиновников и представителей бизнеса, которые рекомендуют объединяться для развития своего города, заниматься социальным проектированием? Какую бы главную мысль вы бы выбрали для создания рекламной кампании, чтобы люди задумались хотя бы о вовлечении остальных субъектов? На что следует давить, заставлять? Есть ли посыл, который должен содержать одну мысль? В общем, как заразить?
Святослав Мурунов: На самом деле Наташа задала этот вопрос группе в сети Центра прикладной урбанистики. Я просто был в командировке, поэтому еще не успел отреагировать. Но понятно, что ключевым инструментом вовлечения разных субъектов является эмоционирование. То есть мы должны возбудить эмоцию, мы должны на что-то срезонировать. Срезонировать мы можем только на эту систему ценностей. Система ценностей как раз является тем каркасом, который при внешней коммуникации может как-то завибрировать. Так вот для каждого субъекта в каждом городе эта система ценностей будет уникальна. Универсального посыла «За все хорошее против всего плохого» — он не сработает, он на эмоции не выведет. Но в конкретном парке или в конкретном городе этот посыл понятно может среагировать. Очевидно, что культурный код – локальный культурный код, какая-то интересная история именно этого города, именно этого общественного пространства срезонирует большое количество людей, которые с этим связаны. Например, в Казани, когда мы занимались там социальным проектированием, местные жители откликлись на любые сообщения, связанные с какими-то историями в этом месте. Помните, там были фарцовщики? А тут была арка Лобаческого, а тут у нас в советское время или не так давно проходили какие-то встречи, происходили какие-то события.
Эмоции. Мы должны работать через эмоции. Посыл должен в принципе отталкиваться от локальной идентичности. Почему в локальном проектировании большое время (и Наташа это хорошо знает, потому что у нас был большой ворк-шоп в Минске) занимает тональность. 60% ресурсов и времени снимает тональность. Только анализ позволяет нам найти такую комбинацию, на какую сэмоционируют все остальные субъекты. Потому что иначе мы будем вынуждены пользоваться таким рациональным звеном: ребята, а давайте сделаем из парка что-то новое, давайте его как-то обновим. А упор на какую-то конкретную историю, конкретный факт заставит и от бизнесмена, и предпринимателя, и чиновника (они же тоже являются жителями этой территории, у них есть родители, у них было детство – особенно, кстати, детство, потому что в детстве эти эмоции как раз и закладываются через общественное пространство). Простой пример: ребята в Кирове, предприниматели, скинулись и вернули в свой квартал самолет, который там стоял в детстве. Почему? Для них этот самолет был основой, был культурным кодом, который резонирвоал на понятия «детство», «двор», «друзья», «родители» и так далее. Если бы им сказали: слушай, давай поставим здесь какой-то памятник, — они бы никто не возбудился. Давайте сюда поставим, вернем тот самолет, который был, значит, двадцать лет тому назад, среагировали все. Вот она, идентичность, сохранилась через эмоции. Без анализа, предлагая универсальные вещи: фримаркет, велодорожки, — вы не всех можете эмоционально возбудить, потому что находятся в эмоциональном возбуждении на эти ценности хипстеры, кто-то еще возбудится. Вв каждом конкретном случае посыл, сообщение будет уникальным.
Если говорить про универсальную схему, то это локальная идентичность. Давайте сделаем так, чтобы город через это общественное пространство проявил свою историю или сформировал свое будущее. Но этот интеллектуальный посыл – он может только идеологов городских как-то возбудить, и то не всегда. Поэтому лучше поисследовать, лучше вовлечь их в ворк-шоп, в исследовательскую работу. Через исследование, через интервьюирование друг друга, через анализ пространства, через какие-то истории они эту идентичность, быть может, как-то и сконструируют, потому что, конечно же, она нигде готовая не лежит в городах Ни в краеведческом музее, ни в каких книгах не описана вот эта сложная городская идентичность из разных слоев, из разных периодов. Она либо фрагментирована, либо идеология так вычищена, что вообще никакие эмоции не возбуждают.

Светлана Шмелева: Спасибо. И я позволю все-таки занять несколько минут, чтобы отреагировать. Я хотела бы среагировать на эту картину прекрасную, которая говорит о том, как создается коммуникация за счет каких-то ресурсов, и которая на самом деле говорит о том, что мы не то чтобы какие-то особенные люди, которые не могут скоммуницировать, но для этого нужны просто какие-то ресурсы, какие-то возможности и так далее. Я сейчас вспоминала один из первых диалогов с основателем Школы Юрием Петровичем Сенокосовым. Мы с ним шли по улице, гуляли. Мне там двадцать с небольшим лет было. И я, пользуясь возможностью задать вопрос философу, спрашиваю Юрия Петровича: «Как вы думаете, Юрий Петрович, все-таки сознание определяет бытие или бытие – сознание?» И он очень удивился и сказал: «Понимаешь, бывает и так, и так». И вот мы видим, что просто для того чтобы сознанием определять бытие, нужно сознание. И я рада, Свят, что такие люди, как ты, есть в нашей стране, которые умеют менять действительность, а эта действительность потом влияет на нас. И хорошо, если она современна, если она полезна для нашей же собственной реализации, как жителей, как граждан.
Святослав Мурунов: Ну, чтобы тебе ответить на вопрос, что мы делаем. Что делаю я и вся сеть? Мы на самом деле массовые смыслы включаем, что очень важно, в социальную компетенцию. То есть мы делаем культурный код. Говоря о том, что, как только вы начинаете рефлексировать, кто вы, вы начинаете так или иначе каким-то образом себя конструировать. Вы начинаете свои ценности проявлять, так или иначе вас это все равно приведет к городской деятельности. Потому что через городскую среду вы можете это передавать другим, можете сохранять, можете это как-то актуализировать. И это было изначально понятно, что нет ресурсов сразу построить правильную городскую среду. Но есть возможность переосмыслить многие вещи, испытать их на себе и потом вбросить как технологию, вбросить как возможность восстановления, вбросить как культурный код. То есть, поработать в идеологическом пространстве. Причем я не просто так говорю, что у нас есть министерство городских проектов, в котором явно выделен, например, мораторий на критику. Почему? Потому что если мораторий на критику не включать, мы будем все время начинать терять свое время – на троллинг, на конфликты и так далее. И в этом плане, конечно же, созидание является ключевой задачей. Чтобы не скатиться в пустую трату времени, которая не приводит к изменениям, а сконцентрироваться на движении вперед.
И за два года, можно сказать, что у нас уже есть результаты. У нас там больше 130 центров по всей стране. Большое количество людей в это вовлечено, прекрасный диалог с различными муниципалитетами, с девелоперами, с крупными компаниями. Ну и понятно, что уже седьмой или восьмой форум городских сообществ прошел недавно в Краснодаре, а перед этим в Иркутске. Кстати, в Иркутске был один из самых больших форумов. Сто сорок сообществ, местная администрация, местный бизнес – все присутствовали. То есть это было такое пространство диалога в реальности одного города.

Светлана Шмелева: На самом деле было бы интересно сделать отдельную сессию про примеры, которые воодушевили. Так как ты заговорил все-таки про культурные коды, я прошу прощения, но не могу не спросить, потому что приходила записка, я ей не уделила внимания, но сейчас думаю, что, может быть, ей и завершить в самый раз. Речь была об отношении к изменению истории. Знаешь, как есть плакат такой карикатурный: изменим историю к лучшему. Как ты относишься к культурным кодам, все-таки к мифологии? Где эта грань, которая не приведет к тому, что эти культурные коды будут на чем-то таком основаны, что, во-первых, не имеет даже никакого смысла в настоящем?
Святослав Мурунов: Ну, опять же, мы понимаем, что если культурные коды являются частью цепочек, то кроме них самих, важны еще связи: с чем они связаны? И эта рефлексия как раз есть построение этих связей. То, что нужно в обществе восстановить и как можно быстрее запустить.
Светлана Шмелева: Есть ли смысл придумывать, изобретать победы или что-то там в этом роде?
Святослав Мурунов: Если мы говорим про будущее, куда-то двигаться, то конечно же, нам есть смысл создавать новые культурные коды через сотворчество разных городских субъектов. Что такое городской диалог? Это в принципе мыследеятельный процесс: вместе о чем-то думаем, о будущем. На чем мы основываемся? Мы основываемся на сознании идентичности, нам надо визировать, что происходит рядом с нами, с кем мы можем синтезироваться, кто нас может еще дополнить, если у нас не хватает вот этой своей истории. В моем случае моя позиция заключается в том, что история не бывает плохой и хорошей. Если история не отрепетирована, то есть, если мы эти цепочки до сих пор не знаем, они где-то лежат, они где-то скрыты, связи не прослеживаются, если мы до сих пор не отрепетировали историю, то мы вот этот эмоциональный багаж не получаем. Мы вынуждены вдохновляться там швейцарским дизайном, историей европейской демократии вместо того чтобы переосмыслить свою историю. Переосмыслить не как отдельный субъект, как индивид, который взял, прочитал, поработал в архиве и теперь все знает, а переосмыслить как общество. У нас общества нет. У нас фрагментарность. У нас большое количество людей вообще выключено из процесса принятия решений и вообще не знает, что такое рефлексия, то есть, лишены этой компетенции. Поэтому, конечно же, просвещение и солидарность сейчас являются инструментами интеллигенции. Что такое просвещение? Ну, ребята, есть на самом деле еще что-то в жизни, кроме потребления. Что такое образование? А давайте научимся вместе думать, вместе изучать, вместе выстраивать эти цепочки. А давайте научимся творить, чтобы применить что-то дальше.
Поэтому мне кажется, что монополизация истории – это плохо, когда один субъект определяет, какие цепочки важны. Мы наблюдали это и на попытках советского государства, и на попытках уже постсоветского государства. Что такое, например, брендинг территории? Брендинг территории – это было, по сути, попыткой монополизации истории. Вот это для нас важно. Хорошо, что она никого не вдохновила. Потому что когда вы берете медведя, ракету и еще что-то, такая даже не цепочка, а три вырванных из куска культурных кода, никого не вдохновляет: ну и что? Или звездочка: ну и что? Максимум, что можно сказать, — прикольно. Понять через эту звездочку, какие ценности она транслирует, как менять свою жизнь, мы не готовы. Поэтому, мне кажется, что монополизация истории – это худшее, что может произойти. Нам всем нужно участвовать в этом процессе, то есть процесс должен быть публичным. Именно поэтому нам нужны общественные пространства, потому что рефлексия и какое-то переосмысление коллективное возможно только в общественном пространстве.
Понятно, что это может быть и школа, университет. Но хорошо, если это будет еще и город. Через какие-то объекты, через какие-то функции, через какие-то события, через какие-то памятники. Например, в Казани сейчас примечательный пример: улица Эсперанто была резко переименована муниципалитетом в улицу Нурсултана Назарбаева. И местные жители, конечно же, провели пикеты (кстати, уникальная улица – единственная, посвященная эсперанто, во всем мире). И сейчас там на асфальте граффити эсперанто, каждую ночь там заклеивают официальные таблички, открылся кружок эсперанто. То есть жители защищают свою идентичность. Жители начинают в публичном пространстве улицы защищать свой культурный код. Возможно, придумают, что с ним делать дальше. Появился, кстати, граф Эсперанто. Появился анонимный поэт, который начал писать стихи. Достаточно хорошие стихи про политическую ситуацию в Казани. Погуглите «Граф Эсперанто».

Светлана Шмелева: Интересно, спасибо. Я видела только в городе Грозный проспект Кадырова, который перетекает в проспект Путина.
Святослав Мурунов: Вот видишь, и власть умеет пользоваться символическим капиталом.
Светлана Шмелева: Спасибо большое.
Святослав Мурунов: Все?! Спасибо вам.

Подписаться на программу i-forum-2015